Город книг, город сказок, город придуманных и прожитых историй. От стены до стены, от корки до корки он полнится голосами, которые готовы нашептать перед сном красивую выдумку, в которой не будет ни одного лживого слова. В этом городе утонуть в чужой книге с головой можно в буквальном смысле, так же как уснуть в ней, так же как и проснуться. В этом городе придуманное становиться настоящим, настоящее - придуманным, линии сюжета сплетаются праздничными грильяндами над главной площадью и вкрадчиво шуршат на ветру.
В этом городе можно все.
Но есть вещи, которые все же не стоит делать.

- Нет, дорогая, ты серьезно?!
Энвилл вертелся перед зеркалом, прижимая к груди лоснящийся черный фрак. Фалды путались у него между ног, точно распоясавшиеся хвосты непридуманного пока домашнего животного: Ингрид который год мечтала завести котенка, а Энвилл который год говорил, что все котята этого города - ее. Сказочница за великим множеством своих увлечений нередко забывала о своих питомцах, Сказочник прятал улыбку за новым переплетом, жители Сторитауна гремели бутылками и брали на попечение очередную выдумку их светловолосой любимицы.
Вытянув в сторону руку со сжатым в ней рукавом, мужчина придирчиво оглядел свое отражение и недовольно нахмурился.
- Если ты сейчас скажешь, что это - не любимый фрак Марка, я лично спрошу у него при первой встрече, и тогда, любовь моя, кому-то придется отдавать мне очередной проспоренный должок. Ты посмотри, тут даже на воротнике его инициалы: М.Т.! Где ты его только откопала?

Атмосфера дома так и подначивала к теплым семейным перепалкам и тем сильнее, чем реже Сказочник оказывался в ее власти. С одной стороны, его домом был весь Сторитаун, с другой, только в одном месте его могли попрекнуть непарными носками и на скорую руку сочиненной яичницей. Впрочем, от этого и носки, и яичница становились еще привлекательнее.
Солнце сочилось через витраж и падало на пол разноцветными каплями, одна из которых потерялась у Сказочницы на плече, другая - в волосах, а третья так и норовила цапнуть самого Энвилла за нос или прыгнуть в глаз. Прищурившись, точно старый пират, мужчина отбросил фрак на кресло и сложил руки на груди.
- Все, никаких больше фраков. На этот раз, все будет по-моему.

Вот. Вот одна из тех вещей, которых не стоит говорить в Сторитауне, если она обращена к красавице Ингрид Сторителлер и касается непосредственного изменения одного из ее многочисленных предпраздничных планов.

- Я ж не старый профессор, в конце-то концов. Пусть это надевают Настаники, а у меня есть идея получше.
С улыбкой бывалого престидижитатора, коим Энвилл в каком-то роде и являлся, он подошел к шкафу и распахнул старые, пахнущие лаком и сосной дверцы.
- Вуаля!

На плечиках висел костюм волшебника, который был бы уместен разве что на арене цирка или в Плоском мире, где море утекает за горизонт и щекочет морщинистый нос старой черепахи, которая обо всяком-каждом помнит и знает всех наперечет. Полинялая мантия была заляпана блестками и звездами, которые засияли в солнечных лучах сильнее киловатнного прожектора, а шляпа очевидно потеряла свою форму еще до того, как портной успел закончить свой нелегкий труд. В принципе, последнее можно было отнести ко всему наряду и с чистой совестью добавить, что процесс его изготовления был брошен на середине по причине полнейшей невозможности исправить уже содеянное.
Стоя рядом с сим шедевром постмодернизма, Сказочник сиял, точно начищенный медяк и очевидно был беспредельно горд своей выдумкой.

Потому что, несмотря на все свои таланты, Энвилл систематически терял вкус и чувство стиля на одной из страниц прочитанных историй. А, памятуя сколько историй он прочитал за свой век, беднягам найти обратную дорогу было ой как не просто.

- Ну? - Сказочник произнес это с энтузиазмом младшеклассника, принесшего родителям первый труд рук своих, да и выглядел соответствующе, - Что скажешь?

Однажды (а может и не раз, что гораздо вероятнее) студент Академии назвал чету Сказочников блаженными. Они были чуть более придуманными и чуть менее настоящими, чем все в это городе - то ли потому, что являлись его творцами, то ли потому, что сами уже не могли толком вспомнить, где, когда и с чего начиналась их собственная история. Точнее не так - Энвилл не мог вспомнить, где начиналась его история. Начало их с Ингрид пути он не забудет никогда.
Многие скажут - и даже говорили - что весьма непросто сохранить себя, раз за разом проживая придуманные кем-то жизни. На это Сказочник только с улыбкой спрашивал в ответ: а разве с того момента, как ты впервые открыл глаза, ты не изменился? Потерял ли ты себя при этом?
Проблема всегда была в формулировках. Слова - для тех, кто с их помощью создавал миры - становились мощным оружием и объектом яростных споров. Одно неверно интерпретированное слово могло изменить все - или ничего.
Энвилл любил слова. В некоторых из них порой было больше жизни, чем в ином человеке.

Предложения супруги Энвилл принял с недовольной гримасой, ибо даже сейчас она не могла просто взять и отступить, а начинала ходить по кругу, который - уж он-то не сомневался - в итоге все равно выведет к чему-то, созданному ее мыслью. Это было грязной игрой, и не потому даже, что в ней не было правил, а потому, что отказать свой возлюбленной Сказочник положительно не мог.
Особенно когда она вот так подходит к нему, пахнущая утром, травами и почему-то морем, перебирает волосы и ставит поцелуем финальную точку без права на амнистию. Потерпев полное и оглушительное фиаско, Энвилл растаял от ее прикосновений, беспомощно взмахнул руками, мол - все, твоя взяла - и улыбнулся.
- Смотри, я ведь к тому моменту могу придумать что-то другое, - последняя шпилька, и дверцы шкафа негромко хлопнули, пряча от мира старый костюм.
Назвать Сказочника несовременным было непросто: для этого человека больше подошло бы что-то вроде "вневременный". Он прошел великое множество эпох и жанров, и те осели на его плечах ошметками предрассветного тумана. Словно латанное-перелатанное одеяло, его костюм в любое время стал бы главным номинантом на почетный приз воплощенного кошмара историка. Сейчас, например, свободного покроя белая рубашка с широкими рукавами - наследница то ли пиратской вольницы, то ли зачарованного королевства - отчаянно пыталась гармонировать с потертыми джинсами и остроносыми туфлями без пятки, украшенными причудливым шитьем. Впрочем, усилия ее не были напрасными: Энвилл был одним из немногих, на ком подобный наряд смотрелся не только хорошо, но даже вполне естественно.

Поймав жену за талию, мужчина на секунду привлек ее к себе и зарылся носом в золотистые волосы. Рапунцель, Златовласка, Принцесса, Изольда - разом вся, и только его. Они были вместе вечность и еще немного, но каждый раз эта мысль делала его самым счастливым человеком на свете. Их чувства не ослабевали с годами, казалось, что время вообще не затрагивает эту парочку, и в этих словах истины и выдумки были точно поровну - как и во всем их городе.
- Дело в том, что ты жуткая упрямица и домашний тиран, и я ума не приложу, почему до сих пор позволяю тебе так бессовестно собой помыкать, - тепло улыбнувшись, Энвилл поцеловал жену и отпустил ее, - я сам попрошу нашу мастерицу сделать что-нибудь специально для меня, - в глазах Сказочника отразился смех, - именно "что-нибудь". Ты сама сказала, что она умница, и я не сомневаюсь, что она справится на отлично. Но при условии, что ты не внесешь никаких, даже самых маленьких коррективов. Даже случайно. Договорились?
Когда хотел, Сказочник мог звучать весьма строго - даже угрожающе. Но сейчас это желание слишком сильно подавлялось другим.

Подойдя к окну, он провел рукой по голове Ингрид, привлекая ее к себе. На губах его играла отстраненно-мечтательная улыбка.
- Еще немного, милая. Совсем немного.
Это повторялось каждый раз: восторженное ожидание, яркая кутерьма, за которой год пролетает мимо со скоростью реактивного самолета, тяжелое расставание, спрятанное за неизменной улыбкой. Она всегда принимала это ближе к сердцу, и если он видел будущих творцов, навсегда пересекавших черту Сторитауна, она видела все тех же детей - ее детей.
Рассеянно гладя жену по волосам, Сказочник негромко хмыкнул.
- Не все. Я еще не рассказывал тебе о маленькой птичке, которая хотела, чтобы у нее был самый тонкий нос - и точила его до тех пор, пока он не стал меньше острия иголки. Знаешь, что это за птичка? У нее еще очень тоненький голосок, который нашему уху кажется едва уловимым писком. И есть зерно - даже пить нектар - она больше не может, - взяв лицо Ингрид в ладони, он поднял его и заглянул в лучащиеся ожиданием глаза, - дело ведь не в равновесии. Скажи, а ты бы хотела, чтобы кто-нибудь взял и за нас написал всю нашу историю?
Чмокнув жену в нос, Энвилл озорно улыбнулся, и все сказанное до этого показалось не таким уж и серьезным. Очередная шутка чудака, слишком любящего слова, чтобы упустить возможность ими поиграть.

Сказочник отстранился и задумчиво почесал затылок, из-за чего непослушные волосы встали дыбом, да так и остались, даже после того как он убрал руку, придавая мужчине сходство с промокшим в луже воробьем.
- Последние янтарные у нас были довольно давно, но, знаешь, сдается мне, в этом году их время еще не пришло. Вот лет, скажем, через двадцать - вполне вероятно. Зато я совершенно уверен, что будут черные. Хотя бы одно, - Энвилл посмотрел на жену, и даже голос его стал мягче, - А помнишь малышку Астрид? Когда я читаю ее книги, так и вижу ее саму: с дерзкими косичками, торчащими в разные стороны, и шкодливой улыбкой до ушей.
Захваченный воспоминаниями, Сказочник тепло улыбнулся.
Авторы мешались с героями, герои становились авторами, мир шел по своей оси, выделывая по ходу фертеля в стиле старой-доброй джиги. Музыку писали все вместе, а они с женой то кружились в самой середине зала, то невидимками сидели в стороне, глядя как мимо проносятся пары и исчезают в вечности.

- Надо будет ее пригласить на ближайший праздник, как думаешь? Давненько она не веселилась. Может позовем на церемонию? Познакомим детишек с создательницей их любимых историй - голову отдам на отсечение, нынешнее поколение без исключения выросло на ее книгах.